Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

– И что? – спросил Филипп. – И мы, как царь Ирод, начнём истреблять всех девочек без разбора?

– Зачем же всех? – улыбнулся Кошон. – Вы разве не помните, ваша светлость, в самом начале разговора я сказал, что не забывал о нашем деле. По сведениям, которые мне доставили, некое семейство из Домреми четыре года назад купило с аукциона замок Шато д'Иль, как раз в округе крепости… Позвольте, где-то тут был листок с записями… Нет, не нахожу… Но, всё равно, я помню и без записей – в семействе есть две девочки. Они сестры. Одной около двенадцати или тринадцати, другой – меньше. Но нас интересует первая, потому что именно её, уже довольно давно, опекает францисканский монах по имени Мигель… Странное имя для французской провинции, не находите?

– И вы полагаете…

– Я уверен, ваша светлость.

Филипп некоторое время, молча, продолжал барабанить пальцами по столу. Потом сердито поджал губы.

– Нет! Чушь какая-то! Герцогиня, несомненно, женщина ловкая, но, как она собирается выдать девицу из захолустья за Божью посланницу, я понять не могу!

– В этом-то и весь смысл, – развел руками Кошон. – Мы здесь одни, и можем говорить откровенно, не так ли? Королева… м-м, как бы это сказать помягче?

– Говорите, как есть.

– Я служитель Господа, герцог, и некоторые вещи не могу называть своими именами… Но в противовес нашей королеве именно Дева-крестьянка может считаться чудом господним.

– Хороша крестьянка, – скривился Филипп. – Крестьяне в замках не живут.

– А кто об этом узнает? – без улыбки спросил Кошон. – Она придёт из Лотарингских земель, в соответствии с пророчеством, и этого довольно.

Герцог подумал ещё немного и, наконец, хлопнул рукой по столу, как будто поставил точку.

– Ладно. Попробовать стоит. Действуйте, Кошон. Но пока только от своего имени и, ради Бога, осторожно!

– Я всегда осторожен, ваша светлость, – улыбнулся Кошон.

Бурже

(1422 год)

Дофина короновали почти по-домашнему, скромно и без особых торжеств. «Радоваться будем в Реймсе, – сказала мадам Иоланда. – А сейчас мы просто вершим то, что должны». Так же скромно она обставила и свадьбу Шарля с Мари, которая прошла сразу после коронации. «Помни, ты обещал назвать первенца Луи», – шепнула герцогиня, целуя зятя после церемонии. Дочь она тоже поцеловала, но, отстранившись и посмотрев в её лицо, только покачала головой. «Ты ещё не королева…».

Громкая победа при Боже уже отошла в прошлое, уступив место новым потерям и новым заботам, разрешить которые могли бы только новые победы. Но август, на который возлагались большие надежды, принёс досадные и отчаянно разорительные огорчения. Бойня под Краваном, стала тяжёлым ударом для армии дофина. И сразу после, как будто мало было одного разгрома, пришло известие о рейде, которым граф Саффолк прошёлся по Мэну, захватив богатую добычу. «Мы оставим „Буржского королька“ без средств к существованию», – смеялись приближённые графа, используя гулявшее по англо-бургундским войскам презрительное прозвище Шарля.

Дофин от этих бед совсем было сник. Но посланный за английским воинством Жан д'Аркур, во главе спешно собранных отрядов, разгромил Саффолка в Нормандии, при Бруссиньере, и перебил половину армии бывшего соратника Монмута.

Победа была безусловной. Однако, торжества по этому случаю опять прошли совсем скромно. Средств действительно не хватало. Ни на содержание войска и двора, ни на выкуп рыцарей, захваченных в плен при Краване, ни на выплаты ломбардским наёмникам… «Не повышать же, в самом деле, налоги на землях, преданных дофину», – говорила мадам Иоланда, открывая собственный кошель. Но доходов одного её герцогства на всё, естественно, не хватало. И выход виделся один – если не хватает средств на ведение войны и взять их негде, надо добиться, чтобы средств не стало хватать и у противника.

И тогда её светлость снова взялась за перо…

«Милостивый государь мой… Даже обходя молчанием законность договора, подписанного в Труа, и принимая в расчёт возможность – но только возможность – его законности, не могу не высказать опасений, которые напрашиваются сами собой.

Одно дело, когда наследный принц Франции ведёт войну за свои права с королем Англии, но совсем другое, когда он вынужден защищать страну от захвата её чужеземным регентом. Видя, как и кому герцог Бэдфордский раздаёт французские земли, захваченные его покойным государем и братом, я не могу не задаться вопросом – все ли его действия продиктованы только защитой интересов малолетнего короля, или герцог готовит почву для узурпаторства? Как бы ни боялась я показаться пристрастной, а всё же, нельзя предавать забвению тот факт, что отец его светлости, покойный сэр Ричард, тоже получил власть и корону путём насильственного свержения законного короля. И, если в Европе желают осудить дофина Франции за бунт и подстрекательство к войне, пускай осуждают также и английский парламент за щедрое финансирование регента, который устраивает свои дела, прикрываясь, как щитом, интересами малолетнего племянника…».

Письма с подобным содержанием разлетелись по королевским дворам Европы, словно стрелы, пущенные по наиболее здравомыслящим мишеням. Шпионы и, в основном, шпионки мадам Иоланды поработали на славу. Ни одно из отправленных ею писем не попало к тому, кто их прочитал и безразлично отложил в сторону. Безупречная репутация герцогини Анжуйской, как политика не давала сводить содержание её писем к одной только жалкой попытке привлечь на свою сторону сочувствующих. В Европе и без того с тревогой присматривались к тому, как целенаправленно герцог Бэдфордский подминает под себя Францию и заключает щедро оплаченные договоры с теми, кто, при случае, поддержит его в неограниченном влиянии на малолетнего короля, а потом, возможно, поддержит и притязания на его корону.

Министры, канцлеры и кардиналы европейских дворов и даже папского двора в Риме, сообщая своим государям о тревожных симптомах в поведении герцога Бэдфорда, жаловались на то, что их представителей, (или, говоря иначе шпионов), всё чаще стали перекупать, из-за чего достоверные сведения о делах во Франции получать стало всё труднеё. Но они находят способы, и получают информацию, которая не может не настораживать…

При этом, никто, разумеется, эти способы не озвучивал…

Что поделать, все эти люди были мужчины, с маленькими мужскими слабостями, которые свойственны даже кардиналам. А юные французские дворянки, уехавшие подальше от кровопролитной войны, были так соблазнительны и так податливы… К тому же, располагали роднёй, настолько осведомлённой, что оказывались, не только приятны в общении, но и очень полезны.

А прелестные француженки, в свою очередь, тоже помалкивали о том, что вся их «осведомлённая родня» находилась в Бурже, возле дофина, и носила имя герцогини Анжуйской…

Тревожный слушок, как волна от подброшенных мадам Иоландой сомнений, недолго петлял по лабиринту из приёмных, кабинетов, келий и альковов. Изрядно приправленный и утяжелённый общественным мнением, он достиг, наконец, конечного адресата, и английский парламент загудел в нужной тональности.

– Судя по заявлениям милорда Бэдфорда, французские мятежные войска терпят одни только поражения, а сам он победоносно движется по Франции! Однако, деньги из Англии продолжают уплывать полноводной рекой! Если его светлость не в состоянии обеспечить победоносную армию за счёт завоеванных территорий, о каких победах может идти речь?! Герцог, в конце концов, регент, а не король, и мы вправе потребовать отчёта…

Разумеется, взбешённый Бэдфорд какие-либо отчёты предоставлять отказался, и финансирование его армии существенно сократилось, что повлекло откровенное разграбление уже завоеванной Нормандии. А это, естественно, вызвало новую волну сопротивления и отвлекло англо-бургундские войска от целенаправленного продвижения по стране, к главному защитному укреплению «дофинистов» – Орлеану.

* * *

«Он всегда осторожен.., – усмехнулся про себя монах с хмурым бесстрастным лицом, ощупывая в кармане рясы плотно свернутый листок бумаги, весь исписанный рукой Кошона. – Идя по трупам, о чью-нибудь праведную душу да споткнёшься… А ты споткнёшься сразу о три!».

Уже около часа сидел он в приёмной перед покоями герцогини Анжуйской и готов был просидеть хоть целый день, лишь бы его приняли и выслушали.

Летом восемнадцатого года преподобный Гийом Экуй, благодаря протекции своего дяди, настоятеля церкви в Мондидье, был принят на службу к Жану де Летра – канцлеру Франции и епископу Бовесскому. Служба преподобного не слишком обременяла. Доживающий последний год своей жизни епископ был тих и благостен, и главной обязанностью Экуя было чтение Евангелий, которые его святейшество, готовясь предстать перед Всевышним, комментировал с точки зрения человека уже отряхнувшего земной прах со своих ног.